1 ИЮНЯ
(замысел картины, холст, масло)
Воздух огромный, ленивый
запахом трав и дорог
густо – что светом – пронизан,
точно слоёный пирог.
Мир – как ведётся – от Бога.
Солнца июньский разлив…
Поле. А краем – дорога,
а вдоль дороги – полынь.
А впереди – впереди ли? –
синь ли?.. небес торжество?..
Я ли, блаженный, родился?..
И – никого!
Никого…
ИСТОКИ
Июль. Жара. Клубника спелая.
И даль открыта и светла…
А там, торжественна, как первенец,
Русь вытекает из села.
Зачем?.. Куда?.. В какие странствия?..
К каким заветным берегам?..
А здесь пока – свежо и радостно,
Как в детстве… как босым ногам…
А здесь – покосом пахнет, травами,
Березняком… Лежит река,
Как на ладони мир расправленный…
Июль. Дорога. Облака.
ПАМЯТКА ИЗ ДЕТСТВА
Сергею Алексееву
В бору темно:
там леший бродит ли,
страх ли таится под кустом…
А за селом, за огородами –
звезда соседствует с крестом,
и в мире,
и в покое…
Кладбище –
что продолжение села…
Но в детстве всё пока что – радостно,
а где ж ещё мальцам играть?!
И ягоды по-над могилками
поманят,
слаще, чем в бору… –
и нет ни дома, ни родителей –
нет ничего уже вокруг.
Лишь холмики:
одни – с оградкою,
другие – без…
Что те миры…
И время утекло играючи
к закату…
Жизни ли,
игры?..
МАТЬ
«…наверна замир в етот месиц дитенак
я нимнога задиржала ну милай нимнога пирижыть труднаст…
числа 25 апеть получиш двести рублей милай мой…»
Из письма Марии Сергеевны Куксиной
Василию Макаровичу Шукшину
Мария, что на иконе,
Держит Младенца-Сына…
А сын далеко-далёко
Где-то в москве-россии.
Две Марии. Но боль одна,
Жесткосердна, что мир,
И бездонна, –
У Марии, что у окна,
И у той, что глядит с иконы.
И что за москва-россия,
Что за даль их, сынов,
Зовёт-манит? –
Спросить бы… Но не спросила, –
Значит, так надо…
Два мужа… и всё – в прошлом:
Один «враг народа», вто?рый –
Геройски сгинул на фронте,
И зажили – только-только…
Поправить забор бы надо,
Да крышу…
Еще, вот жалость, –
Послать бы Тале* и Васе,
Да пенсию подзадержали.
Подвяжет платком спину,
Сквозит от окна стойко…
И пишет ТУДА… сыну:
«Наверна замир… дитёнак…»
_________________
* Так в семье называли Наталью Макаровну –
родную сестру В. М. Шукшина.
***
Скорая помощь – какая ты скорая! –
словно весною вода.
Дети не гуляны, кошка не кормлена,
эх, растудыт в растуда!..
Скорая. Помощь. Все точки расставлены,
только они не над «и».
Нам ли состариться!..
Вот и состарились,
словно желанья мои.
Строки родятся до талого скорбные
или орёт вороньё?..
Скорая помощь, ты всё-таки скорая, –
точно прощанье моё.
***
Светлой памяти Виктора Брюхова –
хорошего человека
и талантливого журналиста…
Долго собирался брызнуть дождик,
Да раздумал, взял нас на испуг…
Вот и всё. Ты никому не должен.
Трезв. И собран в свой последний путь.
И уже – вину усугубляя,
Чтоб попасть начальству на кукан –
Ты теперь нигде не подгуляешь,
Не затянешь песнь про ямщика.
Трезв и собран… Чист и беззаботен,
Как слеза… как свет одной слезы…
Даже увольнением с работы
Впредь тебе никто не пригрозит.
Мир не дом. Скорее призрак дома,
Если в нём не раб ты и не шут…
Я ведь тоже никому не должен.
Оттого и «одов» не пишу.
***
Август. Душа засыхает как листья.
Как полоса отчуждения – август…
Скрипнет калитка. Как будто окликнет,
Вас ли?..
Сад ли забвением тонким пронизан,
Сон ли таится в дремучих распадках?.. –
Времени нет там, где вечность проникла
Крадучись в память.
Скоро – но вновь не уловишь момента –
Перегорят и проявятся дали,
Осень по-лисьи войдёт незаметно,
Как-то нежданно…
| ***
Лето пройдёт. А с летом кончится торжество.
Стану почётным членом общества своего.
Где я в одной из комнат, где я совсем один.
Где в Интернете – кто-то… а за окном – дожди.
Где впереди не светит. И безразличен свет.
Впору бы выпасть снегу…
Скоро ли этот снег?
***
Первый снег. И запах мышьяка.
Словно в кабинете зубника.
Родина – такая. Но моя…
Хрупкие и острые края
уводящей в память белизны –
будто бы забвенье, до весны.
До ручьёв, до талого в виске
пульса – точно бритвой по строке, –
до начала
жизни…
А пока –
Белый снег. И привкус мышьяка.
***
Вокруг февральское безмолвие –
когда же холод этот кончится! –
как будто в храме ненамоленном
безгласо подвывает колокол.
В затишии между метелями –
Поля, затянутые саваном…
И всё же что-то ещё теплится,
Ещё с душой соприкасается…
ЗВОНЫ
В Сибири зима нынче – будто в Сибири,
Уже и февраль миновал середину,
С Крещенья ещё не спадали морозы,
И все в куржаке вдоль дороги берёзы.
И чудится, эти морозные кроны –
Не кроны совсем, а застывшие звоны,
Тряхни – зазвенят, серебром облетая…
А ближе к апрелю – и сами оттают,
Наполнившись радостной, талой весною,
И силой живою, и силой земною,
И вдаль поплывут по-над лесом, над полем
На светлую волю…
На вольную волю.
***
К 50-летию Юрия Перминова и моему
Приезжай! Хоть посидим на бережку,
разведём, хоть небольшой, но костерок,
вдоволь на реку посмотрим, переку-
рим молча
нами выверенный срок.
Может песню запоём. А – нет, нальём
да и выпьем под ушицу-под уху…
В одиночестве… несуетно… вдвоём –
в коей раз ещё придётся на веку!..
Знаешь, ивы здесь склоняются к воде,
что пред Ликами – покорно и светло,
провожая и встречая Божий день…
Оглянёшься… а полвека утекло.
И незыблемы небесные весы,
и река уходит вдаль за перекат.
Только в капельках рассыпанной росы
отражается рассвет…
Или закат?..
***
У берегов уже промоины,
Хотя река ещё не тронулась…
Но тронулись – скажу крамольное, –
Мы все умом куда-то тронулись.
И лёд по-мартовски обманчивый.
И март по-девичьи изменчивый.
И в выстраданном понимании
Ещё ни капли разумения.
Уже – ни родины, ни должности…
Ещё – живы глубины памяти
И чувство, что тебе недодали,
Сослав на сон в районы спальные.
И нам бы лучше спать по-тихому
И даже спать во сне, наверное…
До ледохода – час с полтиною.
До края. Может быть. Мгновение.
***
Ивану Литвинову
Знаешь, слова – это только слова.
Лучше молчание… Лучше по краю –
Где проявляется степень родства
И сопричастности почвам и травам.
Где эта дивная воля дана,
Краешком неба порезавшись словно,
Знать, «Отче Наш…» – есмь сама тишина,
Точно тобою искомое Слово…
ВАЛУН-МОЛЧАЛЬНИК У БИИ-РЕКИ
Были воды когда-то как воды,
Лес и славу на спинах несли…
Но текут быстротечные годы –
Оглянулся… и годы прошли.
Где осталось начало печали
И куда нынче время течёт?..
Он лежит, будто вечный молчальник.
И молчит, словно помнит о чём…
Обмелело вокруг, поредело,
Разошлось, как круги по воде…
Лишь молчанье не знает предела,
Да и есть ли он, этот предел?
***
Страницы жизни перелистывать,
как старые черновики.
Как заново. Как нечто лишнее,
отсеребрившее виски
давно.
Как нечто незнакомое,
как память генную свою,
как осень в Болдино…
…по полочкам
расставив всё, создать уют,
где всё расставленное начисто
тобою –
точно не тобой…
А всё, что дале предназначено
«идёт, бредёт само собой»,
как бы случайно, как нечаянно,
без лишних чаяний ума…
И обретённое молчание –
такой же дар, как жизнь сама… |